– Разве это не очевидно?

– Мне нет. Вернее, то, что Вы имеете в виду, я не считаю достаточно веской причиной, чтобы сознательно лишать себя даже возможности счастья.

– Не знаю, об одной ли и той же причине мы говорим…

– Я имела в виду сохранившиеся чувства к отцу Эштона.

– Да, ты все верно поняла, девочка. Именно так – в сердце не осталось места ни для кого больше.

– Это неправильно, жизнь и судьба требуют шансов!

– Пока была молодой, давала себе эти шансы, вернее, пыталась. Но Эштон был маленький, и объяснить ему свой эгоизм было очень сложно, как и самой себе. Это ведь только в теории звучит рационально, а на деле: когда у тебя есть маленький ребёнок, и ты разрываешься между работой и учёбой, постоянно мучаясь угрызениями совести, что сын тебя практически не видит, а у него кроме тебя больше никого нет, совсем никого, отнимать у него эти крошечные моменты, когда вы вместе и пусть маленькая, но семья – непростительная жестокость. А потом, когда ему было восемь, он застал дома случайного мужчину и сбежал. Случайного, потому что к тридцати у рожавшей женщины потребности приобрели слишком уже настойчивый характер. Эштона не было всю ночь и утро. Тогда у меня и появилась первая седая прядь, вот так за ночь из молодой женщины превратилась в старуху. Он вернулся после школы, долго стоял в коридоре и смотрел, как я рыдаю, потом подошёл и сказал, что больше никогда не уйдёт из дома, что бы ни случилось. Но я не испытывала судьбу, научилась обходиться без живых мужчин, – смеётся. – А в мечтах никто не выдерживал конкуренции с НИМ, поэтому все они всегда были о нём. О, в моей голове со временем родилась альтернативная реальность… которая стала западнёй: Эштон вылетел из гнезда, пути открыты, а уже ничего не хочется, да и привлечь по большому счёту больше нечем.

– Вы очень красивая женщина! – я говорю это с абсолютной искренностью.

Амбр смотрит некоторое время на меня с удивлением:

– Была красивой. Когда-то…

– Вы и сейчас намного красивее моей матери, и говорю я это не из лести, а потому что это – правда!

– Я знаю…

В её глазах появляется тень надежды, но она бессмысленна, я это знаю наверняка.

– Для него красота не имеет значения. Ни малейшего. Сам он считает, что у каждого человека имеется своё собственное понятие о красоте, и именно поэтому у нас есть сегодня столько жанров и направлений в музыке и искусстве, поэтому большинство людей находят себе пару, ведь если бы все зацикливались на эталонной красоте, человечество давно бы уже вымерло, – я улыбаюсь, и Амбр улыбается в ответ.

– Он смотрит на неё так, словно она Богиня… – и в каждом этом слове бездна даже не зависти, а муки и сожалений.

– Откуда вы знаете?

– Журналы. А однажды мне довелось видеть это своими глазами, когда они оба сидели в метре от меня. Столько лет прошло, а его взгляд всё тот же…

Мы долго молчим, но закономерный вопрос слишком сильно давит своей своевременностью:

– Зачем же Вы вмешались, если видели сами, что происходит между ними? Вы ведь почти сломали им обоим судьбу…

– У неё на пальце было кольцо, а у него нет.