– Узнать немудренно. У нас есть пленный.

– Боюсь, если он даже знает, вряд ли, что-нибудь расскажет. У скудного разумом, страх перед богами сильнее страха смерти.

– Так должно быть. Без страха, нет порядка.

– Послушаем, что скажет тот, чьей доблести мы обязаны скорой победой. – Нахваливая молодого десятника отличившегося в битве, предложил Шешу, вызрев его среди сонма старших кингалей. – Как тебя звать, урса?

– Далла-Дин из Бабили. – Бодро отчеканил десятник, но увидев недоуменные взгляды, смутившись, поправился – Кадингирра.

– Что-ж Далла-Дин, может у тебя есть какие-то мысли?

– Досточтимый сагду, они приходили за тобой. Хотели уронить дух нашего войска, чтобы с легкостью расправиться с нами. – Осмелился предположить молодой десятник, пользуясь благосклонностью лушара, дозволившего присутствовать при ближнем круге.

– Все может быть. – Улыбнулся сагду искреннему благоговению юности. – Но имея такого толкового заместителя, я не сомневаюсь, даже с моей смертью разброда не будет.

Последние слова сквозили насмешкой, но Мес-Э посчитав это извинением со стороны Шешу, благородно склонился в знак примирения.

– Худо, если это лишь передняя разведка их полчищь. Ты ведь, из полка Хумбабы?

– Да, сагду.

– Лазутчики, не объявлялись?

– Нет. Боюсь они нарвались на этот летучий отряд.

– Что ж, будем пытать пленного об этом. Может что-нибудь расскажет. Кто сейчас заправляет вместо Хумбабы? – спросил военачальник, повернувшись к порученцу.

– Его правая рука Булуг-У-Сакар. – Ответил тот.

– А кто за него?

– Пока он никого не предлагал.

– Сдай десяток, кому посчитаешь достойным, Далла-Дин. Назначаю тебя кингалем шестидесяти. С таким именем, сама судьба должна благоволить тебе. – Возгласил свое решение лушар. – Надо усилить охрану и вообще проследить за порядком в войске, а то, что-то наши воины совсем расхлябаны. Не будем больше искать пути к отступлению.

***

Когда ввели пленника, Шешу рассмотрел его ближе, с презрением отметив совершенно варварский вид вонючего кочевника, с его остроконечным клобуком – из-под которого выбивались засаленные песочные космы, и в обуви с нелепо вздернутыми носками. Свирепо сверкая помутневшими глазами, он громко пыхтел от боли позорного пленения.