Семь утра. Я с пяти часов сидела на стуле у окна. К тому времени я уже была одета и готова идти, но не могла заставить себя выйти за дверь. Смотрела, как поднимается солнце, оставляя ночную тьму позади, но раннее утро, когда ты живешь на ферме, — обычное дело. Если бы только у меня было чудо, чтобы я смогла сделать то же самое со своей жизнью. Я боюсь мысли о том, чтобы покинуть свою комнату. Я не видела, чтобы Уильям работал во дворе, так что велика вероятность, что он всё ещё находился за дверью — сидел там, хотел поговорить, извиниться, хотел объяснить. Сексу с лучшей подругой твоего сына объяснений нет.

Никакое объяснение не может улучшить ситуацию, это никуда не приведёт. Я почти не знаю никаких деталей о том, как это было и когда. Опять же, моё осведомление никак не поможет, а только больше навредит. А я не вынесу ещё одного удара, этого достаточно.

У меня всё ещё есть сын и семья. Семья, которая нуждается во мне и от которой я не могу сбежать. Моя вера учит прощению, но как можно простить такое? Как я могу простить его и всё принять? Как я могу простить его за то, что он завёл ребёнка на стороне? Как можно простить предательство, ложь и секреты? Мне следовало сказать Крису, чтобы он попросил отца уйти прошлой ночью. Как мне смотреть на него без желания разбить ему голову или разрыдаться?

Я открыла дверь и облегчённо вздохнула, увидев, что Уильям нет рядом. Ощущаю облегчение и вместе с тем отвращение к себе, ведь я разочарована его отсутствием. Я не чувствовала подобного внутреннего конфликта с подросткового возраста. Закрыла дверь спальни и осторожно спустилась по лестнице на кухню. Обычно я завтракала рано утром, несмотря ни на что. С тех пор, как болела, я впервые пропустила завтрак. Нет, это неправильно. Было ещё время, когда Крис пропал и я оставила Лизу ждать здесь, пока мы с Уиллом отправились его искать и… Меня тошнит.

Я пытаюсь выкинуть её имя из головы, потому что всякий раз, как думаю о нем, в животе закипает ярость. Я зла на неё, на него, на себя. Как я могла не видеть этого? Как я могла даже не догадываться о том, что между ними что-то было? Как могла не замечать, что у моего мужа была интрижка прямо у меня перед носом? Должно быть, я — самая большая идиотка на свете. Прежде чем я переступила порог кухни, в нос ударил запах еды. Когда я зашла, то увидела тарелки, уже наполненные вафлями, овсянкой, свежими фруктами и сосисками.

— Доброе утро.

Я подняла взгляд и увидела, как Уилл выходит на кухню из кладовой. Выглядел он паршиво. Прямо как я себя чувствовала. Я пыталась заговорить, но слова никак не шли.

— Я… я приготовил завтрак. Попытался сделать его полезным. Ты много говорила об этом в последнее время, и я услышал, — сказал он.

Его голубые глаза окружали опухшие веки. Его волосы были растрёпаны, словно он провел по ним рукой более тысячи раз. Круги под глазами говорили сами за себя, а ямочек на щеках не было видно, потому что губы были очень плотно сжаты.

Это первый раз, когда я посмотрела на него с тех пор, как всё узнала. Это первый раз, когда посмотрела на мужчину, за которого вышла замуж, и почувствовала что-то, кроме любви, надежды и силы. Забавно, как пара часов может изменить для нас всё.

Его вид заставил мои эмоции столкнуться друг с другом. С каждой секундой моя ярость росла. Как он мог сделать что-то такое глупое, такое эгоистичное и такое… непростительное? И теперь он стоит тут, как ни в чём не бывало, словно мы будем сейчас есть вместе завтрак и всё будет хорошо?! Ничего не будет хорошо. Я понимаю это, стоя на кухне перед ним, на том же месте, где он и его шлюха ели со мной и сидели с нашей семьёй.

— Не могу поверить, что ты так поступил с нами. — Эти слова я произнесла автоматически, будто его присутствие стало каким-то триггером¹. Их тяжело было произнести, но сдержать ещё труднее.

— Гвен.

Его голос срывается, когда он пытается подойти, но я отступаю назад и выставляю руку вперед, давая понять, чтобы держался подальше.

— Пожалуйста, просто дай объяснить, — умоляет он. Голос Уилла пропитан болью, и моё сердце болит за него, за меня.

— Я не могу. Не могу. Не хочу это слышать, и ты не сможешь ничего объяснить. Что бы ты ни сказал, ты сделаешь только хуже!

Я в бешенстве. Это ложь. Я хочу знать всё, но не думаю, что смогу выдержать это.

— Гвен, ты мой лучший друг, — произносит он со слезами на глазах.

Я должна отвернуться. Хватаюсь за стул, чтобы не упасть. Видеть его таким больно, но я не могу жалеть его. Я ведь даже не знаю, больно ли ему сейчас меня видеть такой. За себя ему точно больно.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль. Знаю, как это звучит, но если бы я смог всё вернуть назад…