Курсанты заулыбались, посветлели…похоже, что все не так плохо, как казалось. Но это они еще не начинали служить. Часть из них все равно отсеется в процессе обучения. А из оставшихся мы потом и наберем группу для «Омеги».

– У всех вас будут позывные. Можете придумать их себе сами. Но если не понравится – я имею право сменить ваш позывной. Мало ли какие хохмачи у вас окажутся, как назовутся…мне не хотелось бы слышать в эфире что-то вроде «Жопный клоун» или «Сарделька». Это для меня излишне вычурно.

Курсанты совсем развеселились, но я остановил это вакханалию радости, подняв руку вверх:

– Хватит ржать, парни. Скоро вам будет не до смеха. Скоро плакать будете! Особенно те, кто не старается на тренировках. Забудьте, чему вас учили раньше – у вас начинается новая жизнь. И останетесь ли вы в ней жить – это только ваше дело. Еще раз, задумайтесь – вам оно надо? Ну да – выслуга, да, жалованье большое, но и труда больше, и опасности. Мы хотим, чтобы вы осознанно сделали этот шаг. Мы или сделаем из вас убийственные боевые машины, или отбросим в сторону, как тряпку! И вы должны это знать.

Я осмотреть посерьезневшие лица парней и внутренне усмехнулся: нет, сейчас они еще ничего не вкурили. Время не пришло. Но…поймут. И хорошо, если хотя бы половина из них останется здесь служить.

***

Новые курсанты прибывали через день, приходилось сходу организовывать обучение, ставить это дело так сказать «на рельсы», попутно отбраковывая тех, кто не подходил под наши задачи, и отмечая для себя тех, кого можно будет потом вытащить уже в «Омегу». Этим я занимался весь май до самого тридцатого числа. Учил стрелять, учил спецприемам рукопашного боя, учил всему, что необходимо знать специалистам такого подразделения. Именно – тому, что им необходимо знать, не более. Многое из того, что я умею, оставил при себе «на потом». Антитеррористам владеть приемами террористов не особо и нужно.

Мне позвонили тридцатого мая, и сообщили, что я должен прибыть в Москву для встречи с товарищем Семичастным тридцать первого мая в 12 часов пополудни. Для чего утром тридцать первого за мной приедет машина. Остальные члены группы остаются в Сенеже и занимаются тем, чем занимались – до особого распоряжения.

Честно сказать – я вздохнул с облегчением. Ну не шибко мне нравилось жить в заезжей квартире после того, как пожил в своей шикарной квартиренции! Да и осточертел это военный быт – дни напролет до самой ночи я то на стрельбище, то в спортзале! Столовая, гостиница – вот все мое развлечение. Хорошо хоть Ольга со мной, да гитара.

К концу месяца я уже делал успехи – свободно наигрывал практически все мелодии, которые знал и хотел проиграть. Да не просто наигрывал всякими там трень-бренями, как тот же Высоцкий, фактически декламировавший свои стихи под непрофессиональное гитарное бренчание, я вполне прилично играл переборами, и пел где-то на уровне того же Расторгуева или Никитина.

Обычно это происходило вечером – собирались у нас, покупали пива, или вина с шампанским (совсем немного, так, для смазки разговора и все такое), закуски, и…я пел, играл, Ольга с Настей пели и играли, разговаривали за жизнь и все такое. За этот месяц мы все можно сказать сдружились – насколько можно было сдружиться за такое короткое время. Но здесь, в достаточно жестких армейских условиях все происходит быстрее – и дружба быстрее, и ненависть быстрее. Ненависти не было, а вот дружба все-таки народилась.

И в этой компании я был самым что ни на есть лидером. И это несмотря на мою кажущуюся молодость. Все, начиная с Аносова относились ко мне с огромным почтением, так, что иногда было даже неудобно и я, например, старался не просить кого-то что-то принести, или что-то сделать вне службы, старался выполнить все сам. Иначе кто-нибудь из моей группы срывался с места и бежал вместо меня – стоило только заикнуться о том, что надо, де, принести то-то и то-то. Ну как если бы я был седобородым патриархом и все готовы по одному мановению моего пальца прыгнуть в пропасть – как какие-нибудь ассассины. Во-первых, мне это было неудобно, как-то не по себе. Во-вторых, заметно со стороны – для внимательного человека. Как так – взрослые, матерые мужики и летают по моим просьбам, как юные падаваны?

Я как-то раз, когда мы остались вдвоем с Аносовым, осторожно его спросил:

– Слушай, а чего мужики наши смотрят на меня, как…ну я не знаю, как на кого. Как народ на Ленина! Чуть что – бросаются исполнять бегом, да вприпрыжку! Раньше такого за ними не замечал. Ты им…случайно не сказал? Ну…про меня?

– Нет, конечно – усмехнулся Аносов – ничего не говорил. Кроме того, что они знали и раньше. Но чему ты удивляешься? Парни наши из тех людей, которые ценят настоящую силу, настоящий, а не дутый авторитет. Вот смотри – ты, и они в этом убедились, можешь побить любого из них, и всех нас вместе взятых. Ты сильнее, быстрее, точнее всех. Ты обладаешь знаниями, которых нет ни у кого из нас. А еще – ты…сплошная тайна. Мало того, что ты боец, каких в мире единицы, а может и вообще нет, так к тому же – ты пишешь книжки, которые раскупают нарасхват, по твоим романам снимают фильмы – и в Голливуде в том числе. Ты сочиняешь песни, да такие, что слезы из глаз льются. Играешь на гитаре – научился всего за месяц играть, как профессиональный музыкант! Так почему им тебя не боготворить?

– Уж скажешь тоже – боготворить! – фыркнул я, но Аносов серьезно помотал головой:

– Именно – боготворить. Они на тебя чуть не молятся. Меня – уважают, любят, как старого боевого товарища. Тебя боятся и боготворят.

– Боятся?! – почему-то расстроился я – да чего меня бояться-то? Я что, им угрожаю? Какая от меня опасность?

– Неизвестно какая, и это страшнее всего – усмехнулся Аносов – ты якшаешься с Самими! (он показал пальцем вверх) Ты можешь шепнуть, и любой человек просто исчезнет, как его и не бывало. А кроме того…у тебя взгляд, как у…волка. Посмотришь, а человек холодеет, и сам не поймет, почему стало страшно. Ты что, не замечал, как курсанты перед тобой тушуются? Они чуть ли не как щенята, чуть ли не ложатся перед тобой и струйку пускают! Хе хе… ты все шуточками своими, все рубаху-парня изображаешь, только взгляд у тебя другой, не как у доброго пуделька. Волчара! Так что нечего удивляться, что все на цырлах перед тобой бегают. Страшный ты человек! Я как-то иду, слышу – курсанты в курилке болтают, на скамейке у спортзала. Один говорит: он как на меня взглянет – у меня ноги отнимаются. Он убьет – как сплюнет! Глаза его видели? Убийца, настоящий зверь!

– Да ну к черту…может это про тебя говорили! – настроение у меня совсем испортилось – Ты старый волчара! И взгляд у тебя тяжелый! А я добрый парень! Точно, про тебя! Зверь-Акела!