Глава 16

У Сталина я засиделся до глубокой ночи. Засобирался лишь тогда, когда Куйбышев уже опьянел настолько, что начал декламировать стихи и петь песни, а захмелевший Ворошилов стал подпевать ему. Тут остальные гости, которые оказались не так сильно пьяны, начали расходиться. Первым ушел Рыков, за ним последовал Томский. Потом откланялся Бухарин, а я уходил уже после него. К этому времени запевалой сделался Ворошилов, горланя во всю глотку:

"Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрем

В борьбе за это!"

На прощанье, провожая меня у двери, Сталин неожиданно улыбнулся, сказал тихо, так, чтобы остальные не слышали:

— Я намеревался отправиться в Сибирь сам. Но сейчас уверен, что вы справитесь гораздо лучше меня, товарищ Менжинский. Перед вашей поездкой мы еще раз все обсудим насчет коллективизации. Если не подведете, то я обеспечу вам место в Политбюро.

И тут я вспомнил, что читал в прошлой жизни какую-то заметку о поездке Сталина в Сибирь в январе 1928 года. И, вроде бы, это именно во время этой самой поездки сибирские крестьяне вежливо послали Сталина куда подальше, предложив генсеку станцевать лезгинку вместо того, чтобы отдавать ему свой хлеб. В заметке делался вывод, что именно та обида, якобы, послужила для Сталина отправной точкой решения о жесткой коллективизации. Теперь же получалось, что посылать подальше те самые крестьяне будут меня, а сам генсек никуда не поедет. Да и в той истории из прошлой жизни Сталин поехал лично исправлять положение с хлебом в Сибири, скорее, вынужденно, по той причине, что не было у него тогда под рукой никого, кому можно было бы доверить подобное ответственное задание. Ведь верный Каганович уже исполнял поручение генсека о подготовке коллективизации на Украине, а в Политбюро жесткой линии в этом отношении, с которой бы согласились все члены правящей верхушки, еще не было выработано.

Потому Сталин и радовался, найдя в моем лице еще одного порученца, на которого можно будет переложить ответственность за предстоящую коллективизацию. Для себя Иосиф Виссарионович, похоже, уже все решил по этому поводу. И лезгинка тут ни при чем. Не в обиде на крестьян все дело, а в том, что генсек четко обозначил для себя цели и шел к ним напролом. Он уже и про индустриальные пятилетки принял решение, и про плановое хозяйство все продумал, раз усилил Куйбышева, который все эти планы и подготавливал, недавно добившись его приема в члены Политбюро. Теперь же Сталин хотел привлечь в круг своих ближайших сподвижников и меня, надеясь сильно укрепить свою власть прямо сейчас с помощью ОГПУ.

Во время этих домашних посиделок у Сталина я старался пить не слишком много, к тому же, обильно закусывал. Так что пьяным себя не чувствовал. Тем более, что теперь, перегнав энергию внутри своего тела, научился снимать и похмельный синдром. Целительский талант во мне развивался с каждым днем. Потому голова соображала вполне ясно. Я снова неторопливо шел домой пешком по убранным от снега кремлевским улочкам, освещенным электрическими фонарями, обдумывая услышанное и рассуждая о своей теперешней жизни попаданца.

Вроде бы, все для меня складывалось весьма неплохо. Еще бы! За короткое время войти в Политбюро, пусть даже пока и кандидатом, — это, разумеется, огромный успех. Получается, что я не только успешно делал карьеру на самом верху местной «вертикали власти», но, благодаря не то удачному стечению обстоятельств, не то помощи таинственных высших сил, мне в руки шло все больше властных полномочий. С другой стороны, меня коробило от того, что я пока, даже, вроде бы, обладая серьезной властью над всем аппаратом ОГПУ не мог ничего поменять кардинально. Конечно, какие-то изменения я в события уже внес, но, они пока не были очень уж значительными.

Несмотря на все мои усилия, исторический процесс, похоже, пока продолжался своим чередом. Сталин собирался и дальше продавливать собственные планы преобразований и, как я уже понял, с этого пути он сворачивать не собирается. Потому рассчитывать, что смогу серьезно подвинуть вектор развития страны, я пока не мог. Более того, моя деятельность даже возымела обратный эффект бумеранга. Желая войти в ближайший круг тех, кому доверяет генсек, я навлек на себя серьезную проблему. Ведь, по большому счету, в коллективизации я ничерта не смыслил! Да еще и не одобрял ее в том виде, как ее проводили тогда, то есть, сейчас. А Сталин как раз поручил мне заниматься именно ее внедрением в Сибири. И что я теперь буду делать? Ослушаться генсека нельзя, потому мне в Сибирь придется ехать вместо него. Получилось, что я сам себя загнал в этот тупик!

Вот, незадача! Оказался наверху власти, а сделать ничего конкретного для более справедливого течения событий в стране не могу! Приходится из себя порученца сталинского изображать, занимаясь темами, которые меня раньше, в той моей прошлой жизни, не особенно интересовали! Я отдавал себе отчет, что необходимо многое менять в нынешнем Советском Союзе 1928 года, чтобы не допустить период массовых репрессий и потом, конечно, войны с Германией. Но, как это сделать? Одной ликвидацией одиозных фигур не обойтись. Если я пойду и пристрелю Ежова прямо сейчас, то ничего от этого принципиально не изменится, ведь партаппаратчики пришлют в ОГПУ другого смотрящего. И не факт, что другой соглядатай будет лучше по своим моральным качествам, чем тот же Ежов. Вокруг много и других карьеристов, вроде него, которые сидят тихо на второстепенных должностях, терпеливо ожидая, когда схватят удачу за хвост, получив ответственное назначение. А там и выясняется, что скрытый садист и серийный убийца все это время дожидался момента, чтобы устроить массовую казнь, дорвавшись до власти.

Конечно, какие-то чистки и мне самому придется организовывать. Избежать их совсем, оставшись чистеньким, я не смогу. Куда же без этого в сложившейся обстановке внутреннего фронта, который собирается открывать Сталин против нэпманов и кулаков? Да еще и оппозиция не добита до конца в самой партии. Негодяев разного рода вокруг хватает. А где их нету? Вот только нужно постараться сделать так, чтобы на этот раз множество невинных людей не попали под маховик внутренней борьбы!

И армию мне тоже придется перетряхивать основательно, чтобы к войне серьезно подготовиться. И дисциплину на оборонных предприятиях придется укреплять жесткими методами, поскольку другие просто не помогут ликвидировать разгильдяйство, преступную халатность, а то и прямое вредительство, которое тоже не сказка, а имеет место, поскольку многие недовольные властью гадят исподтишка. Но, с другой стороны, нужно постараться заменять виновным расстрелы работами в трудовых лагерях. Тогда для страны будет пользы гораздо больше, да и сохранятся шансы, что невинно осужденные доживут до пересмотра дел. А ошибок при массовых зачистках, разумеется, будет немало, как ни старайся.

Человеческий фактор здесь играет гораздо большую роль, поскольку нет не только никакой цифровизации управления, но даже грамотных людей среди аппаратчиков не хватает. А надо все организовать так, чтобы провести предстоящие репрессии, которых не избежать, поскольку грандиозные преобразования в стране без чисток не обойдутся, в легком варианте, а не в том беспредельном и кровавом, который получился в моей истории. Разумеется, Сталин действовал именно так, а не иначе, потому что опасался за собственную власть, на которую претендовали не только оппозиционеры, но и «верные ленинцы», а также те партийные бюрократы, которые прочно срослись с нэпманскими капиталистами на почве материальных интересов, желая восстановления капитализма. Генсек же обладал свойством чувствовать опасность. Потому никому полностью он не доверял, действуя на упреждение. Может быть, теперь он изменится, если я стану для него надежным союзником? Или нет?

Но, далеко не все и от Сталина зависит. И не только в принятии самых важных решений, которые, как я сам только что убедился, подготавливаются коллегиально, а не по прихоти одного человека. Многое зависит и от самого народа. Как там Сталин сказал? Руководитель предполагает, а народ располагает. А народ наш сейчас, в 1928 году, еще в массе своей неграмотный! Потому надо скорее и образование как-то интенсифицировать. Иначе бракованная продукция на предприятиях станет обычным делом.

Впрочем, я знал, что так оно и было. Неграмотные рабочие гнали такой лютый брак, что даже многие танки к началу Великой Отечественной не ездили, хотя и имелись на бумаге в большом количестве. Да и снаряды к пушкам оказались некачественными. Не налажена была на должном уровне ни госприемка, ни технический контроль. И это только в военной промышленности такое положение сложилось, а что же тогда происходило в других отраслях? Полный бардак, получается? И мне придется со всем этим что-то делать. Не только дисциплину необходимо повышать на производстве, но и кадрами квалифицированными обеспечивать! Так Сталину и скажу при случае.