А оттуда донесся бодрый голос:

— Здравствуйте, товарищ Менжинский! Ну, как там дела? Приготовили уже косточку для нашего пса?

— Кое-что подготовил, товарищ Сталин, — ответил я.

А вождь сказал:

— Вот и отлично. Тогда жду вас в Кремле с докладом, как доберетесь.

После чего в трубке раздались гудки. Сталин не любил много и долго говорить по телефону. В своей деятельности генсек всегда старался проявлять сдержанность и краткость формулировок, как бы намекая, что сотрудники и сами должны неплохо соображать. И нет причин разжевывать им все смыслы сталинских слов. В сущности, вождь большевиков приказывал мне бросить все дела и ехать к нему. И я, конечно, не мог ослушаться, а, распрощавшись с Бокием, собрался и поехал.

Пока раритетная, но ставшая уже привычной мне, машина преодолевала заснеженный простор, урча мотором и глотая километры дороги от Горок до Москвы, я все переваривал перемену, произошедшую со мной там, на старых могилах вятичей. Не только молния у меня в тот момент получилась. Произошло со мной и нечто другое, не менее важное. Личности моя и Вячеслава каким-то образом наконец-то слились в одно целое. И после этого отдельная личность Вячеслава перестала существовать. Ее просто больше не было внутри моей головы. Кажется, я неосторожно поглотил его.

Все произошло по тому же принципу, как более сильный хищный зверь сжирает более слабого соперника в животном мире. И я сделал это, сам того не осознавая, словно огромный динозавр, который случайно слизнул маленького котенка, не заметив, что делает. Просто, когда энергия места силы переполнила меня сверх всякой меры, механизм слияния личностей запустился помимо моей воли. Иными словами, я даже и не заметил, как за одно мгновение окончательно сожрал Вячу. И теперь я даже не знал, все ли прежние знания и умения от Вячеслава перешли ко мне, или же я необратимо утратил многое из того, что знал и умел он?

Например, что же я буду делать без его прекрасного знания иностранных языков? Да и без знаний о политических и подковерных раскладах внутри самого ОГПУ и среди партийцев тоже пропаду! А аппаратная борьба как раз предстоит нешуточная! К тому же, есть масса текущих дел, в которые я просто не успел еще за время сосуществования наших двух личностей в одном теле вникнуть. А ведь многие из дел, которые ведет ОГПУ, открыты достаточно давно, а некоторые и долгими годами тянутся.

Да и прочей текучки, в которую придется мне с головой погружаться, чтобы понять, что к чему, тоже пруд пруди! К тому же, весь внутренний регламент конторы осваивать заново придется. А еще есть множество каких-то знакомых и даже родственники, которые могут, наверное, заподозрить подмену. Вот как заговорит со мной кто-нибудь из них на польском, а я возьми и не пойми. Что они тогда скажут? Можно, конечно, постараться не общаться, сказаться больным или слишком занятым. Но это все до поры до времени.

Как бы там ни было, а Вячеслава со мной больше не было. Моя личность внутри тела Менжинского осталась в полном одиночестве. Так что прощай, «Божья коровка»! И прости, что нечаянно я тебя съел. Но, таков закон джунглей. Старина Дарвин не зря говорил, что выживает сильнейший вид. Тут уж ничего не поделаешь. И дальше мне придется идти в этой новой жизни самому. Без всяких уже подсказок и со всеми опасностями, подстерегающими попаданцев на их нелегком пути к полноценной адаптации в новой реальности.

Иосиф Виссарионович на этот раз встретил меня в хорошем настроении. Он даже улыбался, сразу же продемонстрировав, что его левая рука постепенно выздоравливает, он даже поднял с ее помощью довольно тяжелый стул и придвинул ко мне, предлагая садиться и докладывать сидя, что показалось мне со стороны генсека большой любезностью. Выслушав о том, что я собираюсь заставить троцкистов трудиться в совхозе, он еще раз улыбнулся и похвалил:

— Это вы хорошо придумали, товарищ Менжинский. Думаю, троцкисты там перегрызутся между собой за места в правлении. Пусть они теперь создают оппозицию против своих же лидеров. А какие будут результаты, — мы скоро увидим.

Потом он набил табаком из картонной коробки свою трубку и проговорил:

— В прошлый раз мы говорили с вами о том, что правление в виде триумвирата концентрирует власть сильнее, чем более широкие формы коллегиального правления. Но, поразмыслив, я одобрил ваши действия. А знаете почему?

— Теряюсь в догадках, — честно сказал я.

Вождь посмотрел на меня как-то хитро, сказав:

— Потому что я и сам концентрирую власть подобным образом. И я уже познакомил вас поближе с участниками моего триумвирата. Это я, Молотов и Ворошилов. А сегодня я открою вам еще один секрет. Мы втроем и принимаем все самые важные решения. Если Политбюро представляет собой орган коллегиальный и официальный, то наша тройка — это неофициальный, но самый узкий круг власти. И, пообщавшись тогда за бильярдом с вами поближе, мы в этом кругу выработали решение представить вас теперь уже тем, кто вместе с нами составляет семерку самых влиятельных людей в Политбюро. Потому сегодня я хочу пригласить вас в свою квартиру на ужин. Именно там наш маленький коллектив и собирается для того, чтобы решать вопросы за трапезой. А на официальных заседаниях Политбюро решения, принятые нами в составе семерки, лишь утверждаются остальными. Споры, конечно, бывают. Но, обычно, все-таки принимаются те решения, которые были подготовлены нами заранее за ужином. И я хочу, чтобы сегодня было подготовлено решение о более тесном взаимодействии чекистов и партийного аппарата.

И я понял из его слов, что вождь серьезно настроен окончательно перетащить меня на свою сторону, но уже не в качестве инструмента, а наделив статусом партнера в принятии решений. Вот только я пока не до конца понимал, зачем это ему? Впрочем, Сталин, сославшись на плотный график, пока отослал меня из своего кабинета, пригласив подойти через несколько часов уже прямо к нему на квартиру во Фрейлинском коридоре Большого Кремлевского дворца. Квартира размещалась совсем рядом, в том же крыле здания, на первом этаже, прямо под правительственным кабинетом вождя. Пообещав подойти к условленному времени, я направился пока к себе на квартиру. Снова шел пешком, рассуждая об услышанном.

Из слов вождя получалось, что хоть Политбюро и является, вроде бы, высшим органом коллегиальной партийной власти, но самые главные решения внутри него принимают далеко не все лица, которые в него официально входят. Получается, что важнейшие вопросы управления страной решаются не всей этой «верховной коллегией», а определенной группой внутри нее, которая тайно собирается на квартире вождя без всякого протокола. Значит, официальная повестка, подготавливаемая для Политбюро секретариатом — это только видимая часть айсберга, некая ширма, где за десятками общих вопросов, выдвигаемых в повестку со стороны наркоматов и прочих главных советских организаций, каждый раз принимаются несколько ключевых решений, выдвинутых тайной инициативной группой.