— Мы обсуждаем литературу — Степан подцепил вилкой кусочек рыбки и стал поудобнее ее располагать на тарелке.
— А я предлагаю за неё выпить — тоном профессионального тамады сказал Бокий и тут же сделал, что сказал. Коля и Аршинов последовали его примеру, и тут же пустились в спор по поводу последней повести Толстого «Ибикус». Коля его когда-то читал, классе в девятом, но, естественно, ничего не помнил. Чьи-то приключения в революция и гражданскую войну. Кажется ещё и эмиграция там была. Но, в целом, Николай Толстого Алексея за писателя не считал, хотя в школьные годы читал с удовольствием. Потом, на фоне Булгакова, он как-то не шёл.
— А мне близка позиция Эренбурга из Хулио Хуренито. ЦК пытается подмять под себя литературу, а этого не может получиться в принципе. Потому что художник свободен как птица. И попытка запереть его к летку, пусть даже золотую, приведёт к его гибели. Человек останется в клетке жить, а вот художник умрёт.
Этой длинной фразой он резюмировал свое отношение к политике советской власти в этом направлении, и тут же спросил Бокия, хотя ещё минуту назад не хотел этого делать.
— А что, Воровский был в войну за границей?
— Кажется да, ответил начальник спецотдела. Точно да. Он с Лениным возвращался. И с Ганецким он знаком очень хорошо — упредил он второй вопрос. — Что мысли на эту тему появились?
— Они никуда и не уходят. Куда же им деться.
— Ты считаешь, что это личная инициатива Урицкого-младшего?
Коля удивился.
— А ему то это зачем? А потом, он что, имеет соответствующие полномочия на такие масштабные действия?
— В нашем хаосе любые полномочия можно получить. Было бы желание. А уж в наших службах — вообще не проблема.
— Нет, мужики, тут дело не в одном человеке, пусть даже сошедшем с ума — Степан наконец кончил прожёвывать свой кусочек. — Я просто чую — за этим стоит чья-то организованная воля. Но Урицкого надо бы допросить.
— Где, в Германии? — Бокий стал наливать следующую порцию.
Было видно, что пить он любит и умеет. Под столом, как заметил Коля стояли ещё две бутылки, но мужики держались молодцом.
— Из Германии его не вытащишь. Я думаю, что его и немцы там не найдут, не то, что мы.
— Можно оформить запрос на возврат в Москву — предложил Бокий. — Дзержинский подпишет, Сталин тоже. Прискочит как миленький.
— Почему нет. Только если он замешан в наших делах, то он уже в Москве — сказал Коля. Нечего ему в Германии делать. Всё равно всю его «черную мессу» мы сорвали. Он теперь или её по новой будет организовывать, или другие пути искать. А это надо делать у нас. В Германии новых путей нет. У них тупик и капиталистическое загнивание.
После выпитого коньяка его тянуло на длинные, округлые фразу в стиле партийного руководства массами. Впрочем, чёрт с ним, с массами, лениво подумал он, а Бокий, тем временем, лихо наливал по новой.
Глава 24
За окнами Центрального Комитета бушевала гроза. Молнии разрывали низкие тучи и между их вспышками и раскатами грома почти — что не было перерыва. Товарищ Сталин сидел за столом и, морщась при особо сильных ударах, набивал трубку. Сушин уже ушёл и Николай остался один.