— Отдаст!!! Я покажу ему твой экземпляр, и он отдаст!

— Я не могу тебе, Изя, доверять на слово. Ты меня уже подвел однажды. Я вынужден тебе отказать! — твердо сказал Клячкин.

— Совсем уважение к старшим потерял? Полукровка! — не сдержавшись, прошипел Коганович.

Сергей промолчал, боясь окончательно испортить отношения.

Каганович ушел, но своих филеров, понатыканных на каждом углу, с собой не забрал. Среди них Клячкин дважды узнавал знакомые лица боевиков-анархистов, и возможность штурма квартиры представлялась Сереже вполне реальной. То, что революционеры по указке Когановича перебросили своих боевиков из Лондона в Глазго, предрекало скорее ликвидацию Клячкина, чем полицейскую провокацию. Сережа собрал свою охрану и отдал приказ об уходе. Проживание в небогатом районе, поблизости от порта давало свои преимущества. Клячкин и оба охранника переоделись в рыбацкую одежду, добавили немного грима, прилепили усы и бороды, нахлобучили огромные шляпы и полезли на чердак, соединявший дюжину подъездов в длинном, как кишка, доме. Квартира в последнем подъезде тоже была снята Клячкиным. Он специально выбирал дом, где сдаются две квартиры в разных его концах.

Выходя на улицу, Сережа услышал негромкий хлопок и, последовавшие за ним, крики боли. Клячкин обрадовался в надежде, что штурм квартиры отвлечет внимание боевиков и филеров от их маленькой группы. Однако, свернув за угол, они буквально столкнулись с филером, который их явно узнал. Шпик попытался закричать, но ближайший к нему охранник Клячкина профессиональным ударом сломал ему гортань и аккуратно усадил на мостовую, прислонив к стене дома. Прохожие, молча, наблюдали за происшествием, не поднимая скандала, видимо, с моряками здесь опасались связываться. Лишь пожилая женщина необъятных размеров, стоящая в дверях дома на другой стороне улицы, завизжала удивительно высоким и тонким голоском. Клячкин бросился бежать по заранее разработанному маршруту. Сходу перескочив через невысокий кирпичный забор полутора метров в высоту, Сергей бросился бежать через крошечный дворик вместе со старшим из охранников, младший пригнулся за стеной, приготовив пару гранат для броска.

Охранник, имеющий полную пренебрежения партийную кличку «Непоседа», меж тем, был крайне осторожен. Шпики подбегали слишком медленно, останавливаясь у каждого укрытия, словно ждали кого-то. Наконец, их догнали двое полицейских, операция приобрела официальный характер, и, сидевший в засаде Непоседа, нанятый Клячкиным в полукриминальных-полуреволюционных кругах, на несколько секунд задумался о дезертирстве, затем решительно дернул за терку гранаты, перебросил её через стену, и повторил процедуру со второй гранатой. До полицейских оставалось добрых двадцать метров, а убойная сила гранат была минимальна. Это были обычные толовые шашки обвязанные гвоздями «сотка» и скрепленные двумя кусками проволоки. Непоседа добежал до середины дворика, когда за спиной захлопали гранаты, затем раздались яростные крики, сплошь состоящие из обсценной лексики. Охранник насторожил растяжку, подготовленную заранее, закрепил очередную гранату на стволе низенькой акации и расстроился чуть не до слез. Он имел на своей совести три загубленных души, но страстно любил садовые растения. Непоседа погладил деревце и попросил у него прощения, затем резко ускорился, что не помешало ему замереть на секунду перед тем, как выскочить на улицу.

Одинокий кэб, ожидавший здесь своих нанимателей последние три дня, уже тронулся с места, Непоседе пришлось его догонять. Когда он забрался вовнутрь, сзади послышался взрыв гранаты.

«Получайте, суки, то, что заслужили! Чтобы вас всех там перекорежило, перепрошило!» — в сердцах подумал Непоседа, расстроенный из-за загубленной акации.

Через четверть часа Клячкин расплатился с охраной и отпустил её, затем переоделся и, спустя десять минут, незаметно соскочил на ходу перед перекрестком. Сергей прошел два квартала, дважды свернул и поймал новый кэб. Еще через полчаса Клячкин сидел в офисе адвоката, это был запасной вариант и Сергей чувствовал себя здесь в безопасности, и совершенно напрасно. Оформление бумаг на перевод денег Бузову потребовало его личного присутствия в банке, при выходе из которого Сергея ждала полиция.

Клячкин не знал, что налет на его квартиру был полицейской операцией, и его безопасности ничего не угрожало. Его бы просто задержали на десять суток, а потом отпустили. Коганович пытался выиграть время. От взрыва последней растяжки тяжело пострадал инспектор полиции, в результате дело приняло совсем другой оборот. С одной стороны, решительные действия Клячкина привели к тому, что в Глазго его стали разыскивать как крайне опасного преступника, с другой стороны, своевременная оплата Ярроу позволила Бузову вырваться из финансового кризиса. Через две недели Ершов завершил аналогичную сделку во Франции, после чего английские банкиры сдались, играть на понижение в такой ситуации стало крайне разорительно. Рынок ценных бумаг в США сделал стремительный скачок вверх, и Бузов невероятно обогатился. Коганович нашел для полиции три десятка «свидетелей», каждый из которых мало что видел и почти ничего не знал, но из их показаний складывался образ «профессора Мориарти» из «Последнего дела Холмса», жуткого, беспринципного, аморального интеллектуала. Газеты Глазго пестрели самыми хлесткими заголовками и выплескивали на свои страницы откровенные ужастики. Во всех громких преступления века журналисты находили руку Клячкина. Тройка лучших адвокатов не смогла переломить отношения присяжных, и Сергея посадили в тюрьму на долгие десять лет без особых на то улик.

В середине июля 1897 года в Гонолулу на веранде большого дома Гусевых за двумя сдвинутыми столиками сидели все старые друзья. Дом стоял высоко, ажурная вязь листвы оставляла большие проплешины, сквозь которые виднелся порт и весь город. Старые дома, церкви и склады были разрушены бомбежкой во время войны с Японией и глаз радовали новенькие строения, построенные по единому архитектурному плану. Сад благоухал, но собравшиеся не замечали этого.

На встрече отсутствовали двое: Клячкин, томящийся в английской тюрьме, и Бузова, трагически погибшая в США.

— Выпьем за ту, которой с нами нет! За умнейшую и добрейшую женщину! За мою жену! — приподнял стопку Валера.

Бузов выпил стопку одним глотком, скривился и смахнул крупную слезу.

— Её гибель — предостережение нам всем! Мы тут слишком расслабились в это тихое патриархальное время, и банкиры-волчары показали свои зубы, — процедил Ершов, и захрустел малосольным огурцом.

— Ты-то, Коля, всегда бравировал своей храбростью, лично лез во все разборки, — удивился Гусев.

— Отнюдь! Когда меня прижимали, я огрызался, но войну не продолжал, убегал из России в США, из США в Канаду, из Канады в Гавайи, — покачал головой Ершов.

— Собственно, Коля, я с тобой согласен. Бузову убаюкала полная безопасность. Я попросил знакомых казаков, и они охраняли её нефтепромыслы в Грозном. Серега имел абсолютную власть над всеми революционерами Питера, Москвы, Ёбурга и Баку, и, конечно, никаких забастовок и эксов не было. Её личные связи и популярность Бузова не давали развернуться чиновникам. Предыдущая афера в США, ограничившаяся наездами на её брокеров, придала ей ощущение вседозволенности, — мрачно сказал Ершов.

— Да как вы смеете так говорить!!! — возмутилась Сабина, — Вас послушать, Бузова виновата и в своей смерти, и в жуткой охоте на детей и Валеру!