Я быстро прикрыла рот рукой, потому что знала, эти слова разозлят еще сильнее старшего брата. Его мышцы пресса напряглись, показывая рельефный, накаченный живот, руки сдавили мои плечи сильнее прежнего, скорее всего, через некоторое время, на месте пальцев появятся синяки, а вены на шее вздулись. Из моего горла вырвался тихий писк.

С одной стороны понимала, что злить Дэвида меня так радовало, видеть перекошенное лицо и дергающиеся в неврозе мускулы, словно мне конфетку дали, но с другой стороны это ужасно глупая затея с моей стороны. Слишком много историй копил в себе этот с виду неприязненный парень, как, в общем-то, каждый из нас.

Несколько месяцев назад случился несчастный случай в колледже, о котором мы боимся говорить при нем до сих пор. У моего брата, такого красивого, весёлого, умного и без плохих привычек, была девушка под стать ему – идеальная, фигуристая, а главное – любимая и уважаемая как моим братом, так и всей нашей семьей. Но, спустя некоторое время, они всё равно расстались. В период их отношений мой брат был нежен, заботлив по отношению ко всем, но после того, как она его бросила, Дэвид превратился в монстра. Самого настоящего дикаря и жестокого мстителя всем и вся, не глядя на то, виноват человек или нет, кусочек его скверного характера доставался всем. Но, как мы узнали позже, это был не конец истории.

После танцев Дэвид видел, как его бывшая шла по переулку. В то время он был будто одержим ею, следил, постоянно писал в сети, звонил, но она холодно отвергала его, либо жестоко игнорировала, и вот в этот злополучный день Дэвид застал случай, когда девушка непристойно постанывала, отдаваясь какому-то мужику, перевалившему давно за тридцать, за углом какого-то неприметного бара, словно шлюха, терять которой было уже нечего. Возможно, такого и была на самом деле истина, этого мы никогда не узнаем, к моему счастью. Тогда злость, копившаяся долгое время, вырвалась на волю, словно сгусток небывалой энергии, спящая очень глубоко в сердце. Мой брат жестоко избил нового «ухажера» девушки, не оставив живого места. Того отвезли в больницу с многочисленными ссадинами и переломами, а также сотрясением мозга. Девушка дала против Дэвида показания в суде, где он обвинялся за причинение тяжких увечий, слежку и домогательство, после чего оказался в психиатрической клинике для профилактики и проведения ряда анализов, на проверку реального и здорового взгляда на происходящее, а родители не могли найти себе места, волнуясь за его моральное состояние, пытаясь разрешить навалившиеся в огромном количестве проблемами. Эти воспоминания, как огромный снежный ком не давали покоя, когда я видела его, слышала или пыталась найти общий язык с ним. Но это больше не тот Дэвид, которого мы знали, не тот старший брат, который заботился обо мне и портил наши совместные фотографии своими задумками. Больше не человек, любовь и внимание которого были мне дороги, не человек, рядом с которым я могла почувствовать себя ребенком.

Спустя пять месяцев он вернулся совершенно иным. Больница изменила характер, мысли и чувства Дэвида. Он стал отстранённым, терпеливым, всегда мне помогал, но я знала, что в глубине души он еще та «задница», поэтому была бдительна, боясь ошибок, которых он мог ненароком натворить. У него не было права выплескивать свою злость избивая людей, делая на зло какие бы то ни было шутки, он не мог показать свою внутреннюю боль, страшась вновь оказаться за решеткой больницы, и, когда ярость, кипящая в его жилах, становилась невыносимой, он отправлялся в местный клуб, напивался в хлам и снимал себе одну из тех девушек, что ходят по шесту, как отъявленные профессионалки.

– Я ведь тебя предупреждал, чтобы ты не обзывала меня, – приближая своё лицо к моему, зарычал Дэвид, глаза горели неистовым огнем.

– Да пошёл ты на хрен, – я начала его колотить своими маленькими кулачками, а он в ответ только смеялся надо мной. – Дэвид, серьёзно, если сейчас же не выпустишь меня, я закричу так, что у тебя перепонки лопнут, – моё сердце почти выпрыгивало из груди, испугавшись поведения Дэва, мало ли что он мог сделать со мной, когда находился на грани срыва. Пусть я и пыталась не терять бдительность, но таким злым мне заставать не приходилось этого человека.

– Ох, какая же ты сексуальная, когда пытаешься противостоять мне, – проворковал он. Тогда напряжённость как рукой сняло, в словах слышалась похоть и желание.

Я слишком хорошо знала этот взгляд, чтобы перепутать с чем-то. Брат играл со мной.

– Шлюх будешь снимать в своём вонючем баре, – плюнула я ему в лицо эти слова, и он остолбенел от шока. Моему братику никто никогда такого не говорил, ведь он настолько устрашающе выглядит, от чего казалось нереальным, что с ним вообще кто-то заговорит. – Сколько уже можно? Я вытерплю то, что ты приходишь поздно домой, что ты напиваешься в стельку, что ты приводишь сюда, в родительский дом, грязных баб и отжариваешь их так, что я уснуть не могу, не говоря о маме с папой. Всё это я переживу! Но не смей больше ко мне прикасаться, – на мои глаза навернулись слёзы, не знаю, что мной двигало, когда произносила эти слова, но высказав их после стольких месяцев, я почувствовала себя свободной. Я не побрякушка в его руках, а младшая сестра. Пусть усвоит это на всю свою жизнь.

Дэвид медленно поднялся и встал позади меня, открывая дверь. Тишина. Она словно была осязаемой. Я обернулась и увидела его лицо, эмоции которого противоречили всем законам логики. Ему было … больно? Никогда не видела, чтобы мой брат скрывал отчаяние, отразившееся на лице столь явно, что у меня защемило сердце. Мне не хотелось ранить его настолько, чтобы потом пришлось наблюдать эту кислую мину весь остаток дня.

– Дэвид, прости … – начало было я, но он меня перебил.

– Уходи. Просто выйди из комнаты.

Парень оставался холоден со мной, не обращал внимания и, скорее всего, что-то обдумывал в своей светлой головке, от чего мне стало неловко еще больше, поэтому я немедленно покинула комнату, спустившись к родителям, ни разу не оглянувшись. Может, хотя бы рядом с ними мне удастся прийти в себя.

Они сидели и разговаривали, не зная и не подозревая, что сейчас наверху произошло между их детьми. Родители лишь подозревали о загонах Дэвида, но из-за болезни позволяли ему слишком многое, чем следовало, закрывая глаза абсолютно на все, что он вытворял в этом доме. Возможно, меня это даже и задевало, ведь меня контролировали по самое «не хочу», будто пытались отыграться за все промахи с братом.

– Это что за одежда? – скептически спросил мой отец. Ну вот и началось «веселье».

Наполовину облысевший мужчина средних лет. Подтянутый и хорош собой, но слишком хмурый, чтобы заметить это. Последний раз его улыбку я видела, когда впервые пошла в среднюю школу. Тогда он выглядел таким молодым, таким счастливым и беззаботным, что мама чуть не расплакалась, а потом наша семья влезла в долги.

– Я не пойму, что не устраивает в этот раз? – я кипела от злости на своего старика. – Свитер слишком короткий, или джинсы через чур сильно обтягивают мои ноги? А может тебе понравится идея, если я закутаюсь в большущий балахон и буду ходить словно монашка? – в моей речи не было ни капли обиды или досады, а лишь гнев с ноткой горечи и досады. Я устала выслушивать это каждый день.

Почему ему нужно испортить мне настроение прямо с утра? Как будто бы мне не хватает нападок Дэвида.

Иногда мне бывает настолько плохо, что я закрываюсь в комнате, открываю окно и залезаю на подоконник с ногами, стоя у края, и думаю над тем, что же такого произошло, что я стала белой вороной в нашей семье. На ум мне приходили разные мысли. Я не успела вымыть посуду до прихода мамы, получила двойку за контрольную, подралась с девочкой за то, что она обозвала меня плохим словом, и папе пришлось отпрашиваться с работы, чтобы забрать свою дочь, или же разбила приставку брата или любимую вазу мамы … Над всем этим я думала неоднократно и оказывалось, что во всех этих воспоминаниях присутствовала моя вина, но наказаний никогда не было, лишь предупреждения, а потом мне вспоминался поступок Дэвида. Тогда отец и переменил своё отношение к детям хоть к своим, хоть к чужим.