– Волшебство девятнадцатого века! – воскликнул я. – Этот термин используется так по-разному, что мне необходимо знать, как вы его применяете, прежде чем мы сможем точно понять друг друга.

– Ну, – ответил Эшли, – я понимаю, что это означает создание явлений естественными средствами, которые, тем не менее, кажутся сверхъестественными или выходящими за рамки современной прикладной науки.

– Как, например? – спросил я.

– Ну, как, например, способность к общению между людьми, разделенными огромными расстояниями, без посредства, скажем, осязаемого, физического телеграфного провода.

– Но в таком случае, – заметил я, – и допустим, ради аргументации, что описываемая вами связь может осуществляться без использования провода, как бы вы это объяснили?

– Предположив, – ответил Эшли, – существование реального и действительного средства, посредством которого можно передавать сообщения, хотя такое средство незаметно для наших обычных органов чувств и не может быть взвешено или измерено обычными научными приборами.

– Но какие у вас есть основания, – возразил я, – для предположения о существовании какой-либо такой возможности вообще?

– Самое лучшее основание, – ответил он, – реальный опыт прошлого.

– Вы не имеете в виду, что вы лично общались с – короче говоря, передавали сообщения и получали сообщения – удаленными людми без использования обычных телеграфных проводов? – спросил я.

– В этом нет ничего экстраординарного. Вы, несомненно, должны были быть свидетелями применения подобного в случае с ясновидящими и медиумами в состоянии транса.

– Ах! – воскликнул я. – Но мы говорили не о ясновидящих и медиумах в состоянии транса. Подобные явления можно отнести к чисто ментальному источнику. Я думал, что мы говорили о реальном и существующем, что может быть доказано как таковое.

– Конечно, доказано результатами. То есть логически, хотя законы его работы все еще остаются тайной, – ответил мой друг.

– Я бы хотел сам стать свидетелем таких результатов, – сказал я. – Вы можете сделать такое, пойдя со мной сегодня вечером, – ответила Эшли.

Итак, между молодым врачом, в чьей палате я тогда находился, и мной было решено, что мы снова встретимся в тот вечер в определенном месте, а затем продолжим исследовать явления, о которых мы говорили.

– А прекрасная Джулия? Вопросительно заметил я, меняя тему.

Тень пробежала по лицу моего друга, когда я сделал это замечание. Дама, о которой я упоминал, была его невестой, и с моей стороны не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять, что, упомянув ее имя, я затронул чувствительную струну, и поэтому воздержался от продолжения темы, хотя близость с обоими позволяла испытывать интерес к их взаимоотношениям.

– Именно этот вопрос беспокоит меня сейчас, – с беспокойством ответил мой друг. – В последнее время ее письма приходят все реже, и мне кажется, я могу заметить также изменение настроения. Ее фразы кажутся менее милыми, чем раньше. Казалось бы, между нами возникла тень. Вы знаете, как я люблю ее, и я терзаюсь опасениями, когда думаю, что она так далеко и подвержена, я не знаю каким, отчуждающим влияниям.

– Где сейчас её семья? – спросил я, поскольку с тех пор, как Рэдклиффы покинули Сан-Франциско, около шести месяцев назад, они, как я знал, путешествовали по Европе, хотя я не был знаком с их нынешним местонахождением.

– Это то, чего я не знаю, – ответил Эшли дрожащим голосом. – Они были в Нью-Йорке две недели назад, и с тех пор я не получил ни одного письма от Джулии, хотя до сих пор она не пропускала и недели без письма.

Джулия Рэдклифф, невеста Джеральда Эшли, была очаровательной, отзывчивой и впечатлительной девушкой девятнадцати лет, единственной дочерью одного из представительных бизнесменов Сан-Франциско, который путешествовал со своей семьей и теперь возвращался домой. Зная степень привязанности моего друга к даме, я испытывал искреннее сочувствие к нему в его нынешнем состоянии.